- Телефон
- +7(980)659-15-16
- Позывной
- Финик
Описание и суть проблемы. История вопроса. Почему штатные службы не могут сделать все сами, и почему это нормально.
Последние несколько лет мы начинаем презентации для новичков со слайда «Миссия». Я сильно сомневался, стоит ли его вообще включать — ну какая, нафиг, «миссия»? Мы просто выводим людей из леса. Хорошо, что оставил. Чем дальше, тем больше видно, что для правильного подхода к поисково-спасательным работам (ПСР) в природной среде начинать надо как раз с миссии, отвечающей сразу на три простых и одновременно ключевых вопроса: «Почему?», «Зачем?» и «Кто?».
П Почему люди теряются в лесу?
Под суконными словами «природная среда» в случае Ленинградской области (Ленобласть или ЛО) обычно скрывается лес. Иногда болото. А чаще всего сложное сочетание того и другого.
Ленобласть — это обширный регион, слабозаселенный, за исключением Санкт-Петербурга и ближайших пригородов, с плохой дорожной сетью и огромными площадями сложного леса. Даже в ближайших к городу районах встречаются достаточно обширные пространства без жилья и дорог. Менее чем в 10 км по прямой от кольцевой автодороги процветают медведи. Рельеф у нас плоский и однообразный, берега рек заболочены, идти вдоль рек трудно, с советских времен местами остались мелиоративные канавы и каналы, затрудняющие движение и сбивающие людей с толку. Большие и маленькие болота еще больше усложняют ситуацию.
В качестве вишенки на торте в достаточно диких местах размещены садоводческие массивы, куда на лето едет множество пенсионеров.
В общем, обстановка располагает к тому, чтобы потеряться.
При этом риск потеряться людьми осознается слабо, поэтому мерами предосторожности пренебрегают практически все.
Гулять в лес в Ленобласти не ходят (лес у нас не очень привлекателен для прогулок), целью похода в лес обычно является сбор грибов и ягод. Сезон начинается со сморчков весной и заканчивается мороженой клюквой в ноябре. Урожай грибов и ягод сильно меняется от года к году из-за погоды, поэтому в урожайный год в лес начинается форменное паломничество — следующий урожай может случиться через пару лет.
Все это взятое вместе вполне отвечает на вопрос «Почему?» Почему люди теряются в лесу? Потому что они беспечно идут в труднодоступную и сложную для ориентирования местность, причем делают это одновременно, следуя урожаю даров леса. Попав в лес, они концентрируются на поиске и сборе того, за чем пришли, пренебрегая ориентированием на местности.
З Зачем мы их там ищем?
Этот вопрос сразу делится на два: «надо ли их искать, или они сами выйдут?», и «что мотивирует добровольных спасателей тратить свое время (и деньги) на поиски заблудившихся?»
Искать, к сожалению, надо. Да, большая часть выходит самостоятельно, а из тех, кого мы выводим по телефону или находим на местности, в течение двух-трех дней вышло бы к людям большинство. Тем не менее, каждый год от 2 до 5% случаев заканчиваются тем, что не найдено ничего (человек погиб, тело не нашли). А еще некоторую часть потерявшихся спасатели выносят на носилках, то есть без помощи они бы пополнили печальную часть статистики.
Вторая часть вопроса «зачем?» не имеет однозначного ответа. В конце концов у каждого участника ПСР может быть свой, персональный мотив.
На уровне организации наш ответ прост: Объединение добровольных спасателей «Экстремум» создано для оказания помощи тем, кто нуждается в помощи спасателей. И объединяет тех, кто хочет такую помощь предоставить.
На личном уровне у меня, например, два мотива: во-первых, я считаю, что это фундаментально неправильно, когда в XXI веке в непосредственной близости от второго по величине города России люди регулярно медленно гибнут от переохлаждения и истощения. И мне это настолько не нравится, что я готов прикладывать усилия для устранения этого безобразия. Во-вторых, ПСР в лесу это интересное занятие, требующее напряжения как интеллекта, так и ног. Расширяет кругозор, знакомит с неочевидными местами родного края. И все это в хорошей компании.
Легко заметить, что ни разу не упомянут сентиментальный мотив и эмоциональный порыв. Сентиментальность и порыв действительно не занимают в нашей деятельности значительного места.
Познакомившись с разными отрядами и объединениями, с огромным удивлением обнаружил, что многие из них созданы после сильной психологической травмы: гибели ребенка или другого беспомощного человека. Импровизированный поиск оказывается неудачным и группа людей, встретившаяся на таком поиске, объединяется вокруг мотива «никогда больше». Само по себе это, наверное, неплохо, но, к сожалению, часто ведет к побочным эффектам в виде постоянного эмоционального подъема и высокого градуса героизма. К сожалению, эмоциональный подъем и героизм способствуют выгоранию и не способствуют оптимальной организации работ. Но об этом позже.
Если резюмировать ответ на вопрос «зачем?», то получится что-то вроде: затем, чтобы у нас под боком не гибли люди. Нам это не нравится, и мы готовы работать для того, чтобы минимизировать проблему.
К Кто? И почему штатные службы не могут все сделать сами?
В этот раз сосредоточимся на вопросе «кто ищет?». Вопрос «кто теряется?» — это отдельная тема, и мы ее рассмотрим отдельно.
Ищут многие, практически как в стихотворении «Ищут пожарные, ищет милиция…» Если серьезно, то ситуация с ПСР в лесу крива от начала до конца.
Потерявшийся в лесу человек — это, вообще-то, не чрезвычайная ситуация. Режим ЧС не объявляется, мобилизация сил не производится. Формально потерявшийся — это «безвестно пропавший». Искать его обязана полиция. Проблема в том, что полиция этого не умеет, ресурсов у нее нет, знаний и опыта тоже. Желания, заметим, тоже не особо. Всем интуитивно понятно, что полиция тут ни при чем. Хотя иногда полиция работает и совсем иногда приносит существенную пользу в поисках заблудившихся.
Исходя из интуитивного понимания, к делу привлекают спасателей. И это правильно. Спасатели у нас бывают федеральные и муниципальные. В практическом ключе разница между ними отсутствует. И нам, и потерявшимся все равно, кто финансирует деятельность спасателей. Безусловно, есть детали взаимодействия, но до них мы дойдем в свое время. Теоретически есть еще объектовые спасательные службы, но у них своя работа.
Поскольку заявки на потерявшихся попадают в систему, управляющую ликвидацией ЧС, к поискам регулярно подключаются не совсем профильные службы из этой системы, в частности пожарные.
Ну и, раз уж люди теряются в лесу, в работу периодически включаются лесники.
Список «штатных» участников, работа которых так или иначе оплачивается, на этом исчерпывается. При этом среди штатных служб нет ни одной, для которой поиски в лесу были бы приоритетом. Полиция обеспечивает порядок и ищет преступников. Пожарные тушат пожары и разбирают ДТП. Спасатели разбирают ДТП, устраняют техногенные аварии, оказывают помощь скорой и так далее, и так далее. У лесников тоже есть своя работа. Дежурные смены спасателей наиболее включены в лесные поиски. Но на всю Ленобласть их менее 50 человек в сутки, и у них есть своя работа помимо леса.
При этом, в пик сезона 2018 к нам за сутки поступило 48 заявок. Простая арифметика показывает, что штатные службы в принципе не могут решить проблему поиска потерявшихся в лесу. Их слишком мало. А увеличивать и уменьшать штат в несколько раз от зимы к лету и обратно невозможно.
Кроме штатных служб ищут друзья и родственники. Иногда их много, иногда мало. Иногда они ищут хорошо, а иногда очень плохо. Иногда родственникам удается привлечь много людей, разного рода спецтехнику (пеленгаторы, например) и вертолеты. Чаще ничего этого не удается.
Ищут волонтеры. Среди волонтеров очевидным образом выделяются две группы: профессионалы и любители. Профессионалов отличает стабильность состава, основные участники работают год за годом, аккумулируя опыт и организуя работу новичков. Любители приходят и уходят. Каждый год создаются и распадаются несколько новых поисковых отрядов, групп и объединений.
Важно, что даже объединив всех вместе, мы вряд ли найдем на поисках в лесу более 100 человек одновременно. Размер Ленобласти — 450 на 250 километров. Средний район поиска 2х3 километра, иногда 5х10 километров. Иногда еще больше. В день приходят десятки заявок, часть из них переносится на следующие сутки. Если характеризовать ситуацию одним словом, на язык просится слово «безнадега».
И История вопроса
Опустив историю «Экстремума» в целом и сосредоточившись на ПСР, получится так: начало поисков в лесу в 2010 году — 43 случая, в 2011 — 77 случаев, 2012 — 118, и далее все больше и больше. В пока что рекордном 2018 году мы отработали 1021 случай.
Определяющим моментом было решение, принятое, насколько я помню, по итогам 2012 года. Решение было простым: «Считать целью деятельности по ПСР в лесу отработку _всех заявок_ по Ленобласти». Тогда мы не могли себе представить, что этих заявок может быть 1021. Думаю, что если бы нам кто-нибудь это сказал, мы бы не поверили.
Поставив себе такую цель, мы сами поставили себя в безвыходное положение. И именно поиск выхода из безвыходного положения определил наш подход к деятельности: эффективность прежде всего. Потому что решить поставленную задачу, используя ресурсы неэффективно, просто невозможно.
Александр Хайтин,
командир ПСО «Экстремум»
Последние несколько лет мы начинаем презентации для новичков со слайда «Миссия». Я сильно сомневался, стоит ли его вообще включать — ну какая, нафиг, «миссия»? Мы просто выводим людей из леса. Хорошо, что оставил. Чем дальше, тем больше видно, что для правильного подхода к поисково-спасательным работам (ПСР) в природной среде начинать надо как раз с миссии, отвечающей сразу на три простых и одновременно ключевых вопроса: «Почему?», «Зачем?» и «Кто?».
П Почему люди теряются в лесу?
Под суконными словами «природная среда» в случае Ленинградской области (Ленобласть или ЛО) обычно скрывается лес. Иногда болото. А чаще всего сложное сочетание того и другого.
Ленобласть — это обширный регион, слабозаселенный, за исключением Санкт-Петербурга и ближайших пригородов, с плохой дорожной сетью и огромными площадями сложного леса. Даже в ближайших к городу районах встречаются достаточно обширные пространства без жилья и дорог. Менее чем в 10 км по прямой от кольцевой автодороги процветают медведи. Рельеф у нас плоский и однообразный, берега рек заболочены, идти вдоль рек трудно, с советских времен местами остались мелиоративные канавы и каналы, затрудняющие движение и сбивающие людей с толку. Большие и маленькие болота еще больше усложняют ситуацию.
В качестве вишенки на торте в достаточно диких местах размещены садоводческие массивы, куда на лето едет множество пенсионеров.
В общем, обстановка располагает к тому, чтобы потеряться.
При этом риск потеряться людьми осознается слабо, поэтому мерами предосторожности пренебрегают практически все.
Гулять в лес в Ленобласти не ходят (лес у нас не очень привлекателен для прогулок), целью похода в лес обычно является сбор грибов и ягод. Сезон начинается со сморчков весной и заканчивается мороженой клюквой в ноябре. Урожай грибов и ягод сильно меняется от года к году из-за погоды, поэтому в урожайный год в лес начинается форменное паломничество — следующий урожай может случиться через пару лет.
Все это взятое вместе вполне отвечает на вопрос «Почему?» Почему люди теряются в лесу? Потому что они беспечно идут в труднодоступную и сложную для ориентирования местность, причем делают это одновременно, следуя урожаю даров леса. Попав в лес, они концентрируются на поиске и сборе того, за чем пришли, пренебрегая ориентированием на местности.
З Зачем мы их там ищем?
Этот вопрос сразу делится на два: «надо ли их искать, или они сами выйдут?», и «что мотивирует добровольных спасателей тратить свое время (и деньги) на поиски заблудившихся?»
Искать, к сожалению, надо. Да, большая часть выходит самостоятельно, а из тех, кого мы выводим по телефону или находим на местности, в течение двух-трех дней вышло бы к людям большинство. Тем не менее, каждый год от 2 до 5% случаев заканчиваются тем, что не найдено ничего (человек погиб, тело не нашли). А еще некоторую часть потерявшихся спасатели выносят на носилках, то есть без помощи они бы пополнили печальную часть статистики.
Вторая часть вопроса «зачем?» не имеет однозначного ответа. В конце концов у каждого участника ПСР может быть свой, персональный мотив.
На уровне организации наш ответ прост: Объединение добровольных спасателей «Экстремум» создано для оказания помощи тем, кто нуждается в помощи спасателей. И объединяет тех, кто хочет такую помощь предоставить.
На личном уровне у меня, например, два мотива: во-первых, я считаю, что это фундаментально неправильно, когда в XXI веке в непосредственной близости от второго по величине города России люди регулярно медленно гибнут от переохлаждения и истощения. И мне это настолько не нравится, что я готов прикладывать усилия для устранения этого безобразия. Во-вторых, ПСР в лесу это интересное занятие, требующее напряжения как интеллекта, так и ног. Расширяет кругозор, знакомит с неочевидными местами родного края. И все это в хорошей компании.
Легко заметить, что ни разу не упомянут сентиментальный мотив и эмоциональный порыв. Сентиментальность и порыв действительно не занимают в нашей деятельности значительного места.
Познакомившись с разными отрядами и объединениями, с огромным удивлением обнаружил, что многие из них созданы после сильной психологической травмы: гибели ребенка или другого беспомощного человека. Импровизированный поиск оказывается неудачным и группа людей, встретившаяся на таком поиске, объединяется вокруг мотива «никогда больше». Само по себе это, наверное, неплохо, но, к сожалению, часто ведет к побочным эффектам в виде постоянного эмоционального подъема и высокого градуса героизма. К сожалению, эмоциональный подъем и героизм способствуют выгоранию и не способствуют оптимальной организации работ. Но об этом позже.
Если резюмировать ответ на вопрос «зачем?», то получится что-то вроде: затем, чтобы у нас под боком не гибли люди. Нам это не нравится, и мы готовы работать для того, чтобы минимизировать проблему.
К Кто? И почему штатные службы не могут все сделать сами?
В этот раз сосредоточимся на вопросе «кто ищет?». Вопрос «кто теряется?» — это отдельная тема, и мы ее рассмотрим отдельно.
Ищут многие, практически как в стихотворении «Ищут пожарные, ищет милиция…» Если серьезно, то ситуация с ПСР в лесу крива от начала до конца.
Потерявшийся в лесу человек — это, вообще-то, не чрезвычайная ситуация. Режим ЧС не объявляется, мобилизация сил не производится. Формально потерявшийся — это «безвестно пропавший». Искать его обязана полиция. Проблема в том, что полиция этого не умеет, ресурсов у нее нет, знаний и опыта тоже. Желания, заметим, тоже не особо. Всем интуитивно понятно, что полиция тут ни при чем. Хотя иногда полиция работает и совсем иногда приносит существенную пользу в поисках заблудившихся.
Исходя из интуитивного понимания, к делу привлекают спасателей. И это правильно. Спасатели у нас бывают федеральные и муниципальные. В практическом ключе разница между ними отсутствует. И нам, и потерявшимся все равно, кто финансирует деятельность спасателей. Безусловно, есть детали взаимодействия, но до них мы дойдем в свое время. Теоретически есть еще объектовые спасательные службы, но у них своя работа.
Поскольку заявки на потерявшихся попадают в систему, управляющую ликвидацией ЧС, к поискам регулярно подключаются не совсем профильные службы из этой системы, в частности пожарные.
Ну и, раз уж люди теряются в лесу, в работу периодически включаются лесники.
Список «штатных» участников, работа которых так или иначе оплачивается, на этом исчерпывается. При этом среди штатных служб нет ни одной, для которой поиски в лесу были бы приоритетом. Полиция обеспечивает порядок и ищет преступников. Пожарные тушат пожары и разбирают ДТП. Спасатели разбирают ДТП, устраняют техногенные аварии, оказывают помощь скорой и так далее, и так далее. У лесников тоже есть своя работа. Дежурные смены спасателей наиболее включены в лесные поиски. Но на всю Ленобласть их менее 50 человек в сутки, и у них есть своя работа помимо леса.
При этом, в пик сезона 2018 к нам за сутки поступило 48 заявок. Простая арифметика показывает, что штатные службы в принципе не могут решить проблему поиска потерявшихся в лесу. Их слишком мало. А увеличивать и уменьшать штат в несколько раз от зимы к лету и обратно невозможно.
Кроме штатных служб ищут друзья и родственники. Иногда их много, иногда мало. Иногда они ищут хорошо, а иногда очень плохо. Иногда родственникам удается привлечь много людей, разного рода спецтехнику (пеленгаторы, например) и вертолеты. Чаще ничего этого не удается.
Ищут волонтеры. Среди волонтеров очевидным образом выделяются две группы: профессионалы и любители. Профессионалов отличает стабильность состава, основные участники работают год за годом, аккумулируя опыт и организуя работу новичков. Любители приходят и уходят. Каждый год создаются и распадаются несколько новых поисковых отрядов, групп и объединений.
Важно, что даже объединив всех вместе, мы вряд ли найдем на поисках в лесу более 100 человек одновременно. Размер Ленобласти — 450 на 250 километров. Средний район поиска 2х3 километра, иногда 5х10 километров. Иногда еще больше. В день приходят десятки заявок, часть из них переносится на следующие сутки. Если характеризовать ситуацию одним словом, на язык просится слово «безнадега».
И История вопроса
Опустив историю «Экстремума» в целом и сосредоточившись на ПСР, получится так: начало поисков в лесу в 2010 году — 43 случая, в 2011 — 77 случаев, 2012 — 118, и далее все больше и больше. В пока что рекордном 2018 году мы отработали 1021 случай.
Определяющим моментом было решение, принятое, насколько я помню, по итогам 2012 года. Решение было простым: «Считать целью деятельности по ПСР в лесу отработку _всех заявок_ по Ленобласти». Тогда мы не могли себе представить, что этих заявок может быть 1021. Думаю, что если бы нам кто-нибудь это сказал, мы бы не поверили.
Поставив себе такую цель, мы сами поставили себя в безвыходное положение. И именно поиск выхода из безвыходного положения определил наш подход к деятельности: эффективность прежде всего. Потому что решить поставленную задачу, используя ресурсы неэффективно, просто невозможно.
Александр Хайтин,
командир ПСО «Экстремум»